Вы пришли в Манеж чуть более пяти лет назад, уже после того, как здесь закончилась глобальная реконструкция и власти думали, что с ним делать…
Нет, в том и дело, что, если бы реконструкция уже была завершена, я, вполне возможно, не согласился бы возглавить Манеж. Я пришел как раз в процессе реновации, и в проекте шла речь немного о другом образе залов, чем мы можем видеть сейчас. Я пришел в том числе потому, что у меня еще была возможность изменить, сделать концепцию залов более современной и подходящей к нынешней сущности Манежа. Изначально архитектурная концепция была несколько иной и давала кураторам и художникам гораздо меньше свободы. Вы, вероятно, уже слышали, что слово «свобода» – одно из ключевых для нас понятий, и оно прежде всего адресовано в сферу культуры и искусства, тех, кто создает для нас проекты.
Получается, что вы пришли уже со своей концепцией развития?
Это не была некая оформленная идея, но, так как я всегда с большим интересом относился к сфере искусства, к музеям и выставочным залам, то у меня, во-первых, присутствовала собственная насмотренность, понимание того, что происходит в мире в подобных институциях. И, во-вторых, было представление о том, в каком направлении современные выставочные залы двигаются. То есть сама идея будущего, понятие будущего, является тоже одной из важных для Манежа сущностей, наряду со свободой. И эти представления у меня существовали, и, с моей точки зрения, достаточно быстро конвертировались в новую концепцию Манежа. Конечно, она была в значительной степени связана с архитектурными решениями, и здесь творческая мастерская «Циркуль» и Александр Кривенцов взяли на себя ответственность, создав новое современное пространство в достаточно ограниченный временем и ресурсами срок. Сейчас, спустя пять лет после завершения реконструкции – мы именно в конце июня будем отмечать – мне кажется, что концепция себя оправдала. Та идея, которая присутствовала в начале – современного зала, способного принимать масштабные выставочные проекты с внедрением в них всех современных форм, включая мультимедийные, саунд-дизайн, смелые архитектурные решения, – была правильной, и она работает.
То есть идея совпадала с задачами, которые ставили перед вами в Комитете по культуре Санкт-Петербурга, пригласившего вас на эту должность?
Задачи не были сформулированы в виде определенных критериев. Они, скорее, отражали общую идею того, что Петербург является одной из культурных столиц Европы, и для того, чтобы соответствовать этому статусу, необходимо достаточно активное взаимодействие с художественной средой, включенность в те процессы, которые происходят в художественном пространстве во всем мире. И это должна быть площадка, которая соответствует самым высоким международным стандартам с точки зрения выставочных залов. Конечно, формально мы являемся музеем, потому что Манеж – это и выставочный зал, и Музей искусства Санкт-Петербурга, который занимается в большей степени изучением, сохранением и презентацией локального культурного наследия, что тоже очень важная идея. Но большой выставочный зал, который иногда называют в европейской традиции кунстхалле, «зал искусств», очень важен для большого города. Плюс давно развивающаяся идея новых форм презентации искусства, не только современного, но и классического, возможность создания проектов, которые достаточно глубоко интерпретируют всю художественную сферу, не всегда возможна в музее. Потому что музей – консервативная сущность. И создание такого свободного пространства в тот момент казалось крайне важным.
Не было версий, что еще одно выставочное пространство может быть избыточным для переполненного культурными институциями города?
Это всегда несколько категоричная оценка, что он переполнен. Их действительно много, но это город, который в общественном представлении сосредоточен на собственном культурном наследии – художественном, архитектурном, историческом. В некоторой степени это довлеющий образ Петербурга. Но для любого современного города очень важен, с моей точки зрения, с одной стороны, активный диалог с этим наследием, а с другой – активное взаимодействие с теми художественными процессами, которые происходят прямо сейчас.
В этом смысле классическая форма презентации визуального искусства – это музей. Но музей несет в себе, помимо презентации, еще достаточно много функций. В силу очевидных причин Петербург является одним из важнейших туристических центров не только Европы, но и мира, и необходимость взаимодействовать с этой огромной транзитной аудиторией, конечно, во многом сковывает музей, от которого ждут классической музейной экспозиции. Это, конечно, делает музей менее свободным, чем то, что мы сейчас называем кунстхалле. Плюс очень важная идея, что крупные институции, которые расположены в Петербурге, – федерального подчинения. И в этом смысле одна из идей деятельности Манежа состоит в том, что мы должны оставаться на связи с локальной аудиторией, с петербуржцами. Сейчас это трактуется уже более расширенно, потому что однозначно Манеж во многом является таким хабом, который связывает, например, петербургскую и московскую публику. К этому союзу все больше подходит такое понятие, как агломерация. Комфортная транспортная доступность позволяет двум городам очень активно обмениваться аудиторией, особенно в выходные дни.
Кстати, художественная среда всегда отмечала некое противостояние между Москвой и Петербургом. Как вы считаете, было ли оно и сохраняется ли сейчас?
Эта интеллектуальная парадигма основана на личных амбициях, соперничестве и конкуренции. В большинстве случаев это очень продуктивное взаимодействие, даже если со стороны оно кажется напряженным, конфликтным, чрезмерно эмоциональным. Это свойственно и художникам, и музыкантам, и артистам. Это та сфера, где никогда не достичь абсолютного баланса, но он и не нужен. Здесь гораздо интереснее поиск баланса, отсутствие равновесия, потому что любое равновесие сигнализирует о стагнации системы.
Манеж при вас прославился большими выставками. А какой из первых проектов вы бы отметили как тот, что оправдал ваши ожидания по поводу будущего?
Летом 2016 года Манеж открывался даже не с нулевой, а, скажем так, с отрицательной репутацией. Потому что перед закрытием на реновацию он воспринимался горожанами как торговый центр с ярмарками меда и меха. И наш самый первый проект назывался «Современные русские художники — участники Венецианской биеннале. Избранное». Очевидно, что Венецианская биеннале – мощнейший бренд и магнит, и это во многом, мне кажется, начало формировать у горожан новый образ Манежа. Зала, где, с одной стороны, мы можем встретиться с современным искусством, с другой стороны, само современное искусство является частью художественного наследия, которое принято называть классическим. Выставка была достаточно успешной, во многом стала неожиданной для петербургской публики.
Какова тройка лично ваших выставочных фаворитов за эти пять лет?
Обычно я всегда выбираю последний проект. Это выставка «(Не)подвижность. Русская классическая скульптура от Шубина до Матвеева» – наш второй осознанный опыт работы с театральным режиссером в качестве одного из сокураторов.
Выставка «Христос в темнице» кажется мне одной из самых, с одной стороны, красивых, а с другой – глубокомысленной историей. И, наверное, «Дейнека / Самохвалов», потому что этот проект в максимальной степени продемонстрировал возможности нашего зала.
Фактически все выставки, которые гремели в Манеже, собраны как блокбастеры из уже состоявшихся классиков искусства разного времени. Как вы считаете, можно ли собрать блокбастер, например, из молодых петербургских художников?
Если вспоминать наши последние проекты, я бы начал с «Лаборатории будущего», большого исследования истории кинетического искусства, ретроспективы, которая заканчивалась работами молодых художников. Проект «НЕМОСКВА НЕ ЗА ГОРАМИ» был впечатляющим высказыванием семи кураторов, с участием более 80 художников. Мы вели разговор со зрителями о том, что прямо сейчас происходит в современном искусстве России, и большинство работ, представленных на выставке, были сделаны специально для этого проекта. Если же говорить о петербургских художниках, мне не очень нравится, когда петербургское искусство пытаются воспринимать географически. Мне кажется, что в современном мире локальная идентичность художника не актуальна. Я увидел это в том числе на проекте «НЕМОСКВА»: художники из разных регионов России рассуждают на совершенно глобальные темы и очень редко рефлексируют по поводу своей локальной идентичности.
Одной из следующих выставок у вас в этом году будет проект Яна Фабра. Почему именно он? Кажется, еще не остыли воспоминания о его ретроспективе в Эрмитаже.
Фабр является одним из важнейших художников современности. И, кроме того, в Эрмитаже он делал проект-диалог с классическим музеем, с его коллекцией. Но он гораздо более многогранный художник. У него есть эксперименты и с пластикой, и с рисунком, и со скульптурой, и с кино, и это все будет представлено в Манеже.
Не боитесь повтора эрмитажного скандала в связи с чучелами животных на его выставке?
Не боимся. Мне кажется, как раз для города, который воспринимается как классический, консервативного склада, подобные высказывания очень важны. Тем более что Фабр может восприниматься как скандальный художник, но прежде всего это невероятно талантливый и глубокий мыслитель, философ. В его работах скрыто такое количество смыслов, которые крайне интересно разгадывать. Мы действительно стараемся говорить о том, что в искусстве очень тяжело проводить границы, как физические, так и междисциплинарные. Это пространство свободы и, в конце концов, пространство будущего.
Все-таки это «пространство художественной свободы» имеет свои границы в Манеже?
Свобода не может быть по-настоящему осознана в отсутствии границ. Мы живем в физическом мире. Я не думаю, что для художественной среды должны существовать какие-то общие правила, прописанные, например, отдельно от законодательных норм, принятых в данный момент в обществе. Каждая институция выбирает свой собственный путь, при этом мы прекрасно понимаем, что в разное время, в том числе, и классические музеи, которые кажутся нам сейчас такими абсолютно непререкаемыми в смысле авторитета, тоже испытывали определенный дискомфорт от художественных высказываний и отвергали их, но потом они оказывались в музейных коллекциях. Это разговор о том, как искусство взаимодействует со временем и с теми обстоятельствами, в которых оно находится. Каждое высказывание в Манеже – кураторское и персональное. И во многом ответственность за его содержание берет на себя куратор или художник. Я не помню, чтобы мы сами формулировали какие-либо ограничения.
Комментарии